сердце, ее больное сердце, более чем когда-либо преданное Мандлеберту, наполненное его образом, почитая его добродетели, почитая даже его холодность, от убеждения, которого она заслуживала не его привязанности, и вздыхала исключительно за привилегию отправиться в его воспоминание о жизни, хотя и неизвестное ему, и не подозреваемое миром. Сама идея сэра Седли была ужасной для нее; она чувствовала себя виноватой, чтобы вовлечь себя в половой акт, столь плодородный из опасностей; она с глубоким раскаянием подумала о своем коротком, но необоснованном отклонении от этой прозрачной открытости и неоправданной простоты поведения, которую ее расположение, как и ее образование, должно было стать неизменным. Одному одному она была связана со всеми ее реальными трудностями, поскольку только это объяснялось ее собственным мнением о любых претензиях на ее справедливость. Как дорого, плакала она, теперь я плачу за бездумный план, с которым я рисковал покой другого, за восстановление моего собственного! Она томилась, чтобы броситься в объятия своего отца, чтобы раскрыть ему все ее ошибки